Старость не заканчивается неизбежно деменциейЭксперт в области старения о жизни после выхода на пенсиюСтарение – дело совсем не страшное, говорит социальный геронтолог Jan Baars (Ян Баарс). Как специалист в данной отрасли, он знает, что 65 лет – это не возраст, и что старость вовсе не заканчивается неизбежно деменцией с последующим пребыванием в доме ухода в ожидании смерти. Он также считает, что существует альтернатива так называемому ''заслуженному отдыху'', что для него близко к скуке ''вечных каникул''. Пожилые люди могут и в очень преклонном возрасте оставаться активными, говорит Baars. В Соединенных Штатах никого не удивляют работники в возрасте 70, 80 лет, и старше – особенно в науке. 82-летний Юрген Хабермас, который является одним из крупнейших из живущих в настоящее время философов, получил работу в США после того, как его выпроводили на пенсию во Франции. Та же ситуация в Нидерландах: уход с работы в 65 лет – практически неизбежная обязанность.

Профессор Baars – философ, социолог и геронтолог, является международным экспертом в области старения. В сентябре 2012 в Университете Джона Хопкинса в США выходит его большой обзорный труд ''Старение и искусство жизни'' (ориг. на англ. ''Aging and the art of living''). Он сам между тем тоже достиг возраста 65 лет. По месту работы в Университете гуманистики Baars выступил с традиционной в таких случаях ''прощальной'' лекцией и заявил, что остается. Говорил он не только об ученом, который любит свою работу. Его все больше беспокоит растущее напряжение между поколениями: так в Нидерландах группа молодежи G500 заявляет, что не хочет безгранично платить за пенсии стариков и уход за ними, в том числе потому, что считают, что для них самих такие возможности, когда они состарятся, будут недоступны.

Традиционная модель жизни противопоставляет поколения друг другу, считает Baars. В молодости мы учимся, во взрослом возрасте работаем, в 65 лет выходим на пенсию (вскоре будем выходить в 67 лет). Это модель из XIX – начала XX веков: тогда рабочие рано изнашивались, прозанимавшись всю жизнь тяжелым физическим трудом. Сейчас для большинства людей физическое бремя труда стало заметно легче. Конечно же, работа может быть трудной, например, из-за агрессии в системе оказания помощи, но здесь надо говорить об улучшении условий труда, считает Baars. Если пожилые люди смогут работать дольше, то будет больше возможностей решения проблемы затрат в связи со старением населения. Кроме того, появится положительный образ пожилого человека. На них перестанут смотреть как на привилегированных и беззаботных, вечно отдыхающих, равно как и на дорогостоящих потребителей услуг служб социальной и медицинской помощи – они превратятся просто в активных людей, которые могут вернуться к работе. По мнению Baars, пожилых работников можно использовать в т.ч. в обучении и профессиональном сопровождении молодых и менее опытных работников.

– Но есть ли у самих пенсионеров интерес вернуться к работе? Может быть, их куда больше привлекает перспектива прицепить караван к своей машине и отправиться на отдых в теплые страны?

Baars: ''Какую-то часть привлекает, а какую-то – нет. Я нахожу несколько странной позицию довольно многих пенсионеров. Они говорят: я свое отработал – ушел, дверь закрыл, и свет за собой погасил. Все. Я уже больше ни за что не отвечаю. Старение – это своего рода возвращение в беззаботную юность, правда, с той разницей, что теперь у тебя есть деньги, и ты самостоятелен. Я не осуждаю отдельных людей, но в масштабах общества, думаю, что это ложный идеал. Получается, что старение – это переход в состояние, когда ты уходишь от ответственной позиции в жизни''.

– Вам не кажется Ваша точка зрения элитарной? Для профессора продолжать работать на пенсии может быть и привлекательное занятие, но многие люди очень рады, что могут прекратить работать.

Baars: ''Желание работать, естественно, сильнее всего у людей с наиболее привлекательной работой. Людям, которые хотят прекратить работать, должна быть предоставлена такая возможность, и с адекватной пенсией. Но не заставляйте всех уходить. Я считаю это самой большой проблемой: ты хочешь продолжать работать, но это невозможно. У меня получилось договориться с нашим университетом о продолжении работы, и я очень доволен, но знаю множество людей, которым это не удалось''.

– Но вот сейчас происходят серьезные перемены – возраст выхода на пенсию сдвигается к 67 годам.

Baars: ''Я не думаю, что это серьезная перемена. Но опять используется стандартная для всех модель. Люди, которые не хотят уже работать, вынуждены два года трудиться. Для людей, как я, два года – не проблема. Два года уходит на написание книги, пять лет на руководство научным исследованием.

''В целом, я убежден, что существующая система не может сохраняться дальше. И не только по финансовым соображениям, но и потому что все больше людей хотят выстраивать собственные планы на жизнь, как это сейчас делаю я. Если действующие правила не будут изменены, то я предвижу столкновения между пожилыми людьми и молодежью, которая не хочет платить в ''общий котел''. И будет очень жаль, если этот конфликт приведет нас к американской модели, в которой каждый ''сам за себя'', то есть каждый сам себя страхует. Коллективная солидарность обеспечивает заметно более высокий уровень пенсий. Мы должны сохранять эту европейскую солидарность. В Америке все замечательно устроено для людей, которые и так не бедствуют. А остальные сами ищите выход.

''В нашей ювентократии молодость стала мощным идеалом в культуре. При этом проявляется отчетливый парадокс. В физическом смысле современный человек стареет все позже, а в социальном – все раньше. Так, работник, которому за 40 лет, уже считается ''старым''. Ему остается только надеяться, что его хозяин не обанкротится, потому что его шансы на рынке труда невелики. К людям старше 50 или 60 лет это относится еще в большей мере. За последние три года лишь 2% вакансий в Нидерландах были заполнены работниками в возрасте старше 55 лет''.

При этом, по мнению Baars, от ювентократии страдают и сами молодые. ''Становиться старше теперь ассоциируется с чем-то негативным. Культ молодости использует очень специфические образы, которые недостижимы для многих молодых людей, не отличающихся особой внешней привлекательностью. А если они и обладают особой внешней привлекательностью, то боятся появления морщин или потери прежних изящных форм. Тебе еще 20 лет, а ты уже можешь приобрести крем, защищающий от ''первых признаков'' появления морщин… Получается, что ''нормальная'' взрослая жизнь продолжается очень недолго – где-то между 25 и 40 годами. В этот короткий промежуток должно произойти все: надо успеть сделать карьеру, найти спутника жизни, и по возможности, обзавестись детьми''.

По достижении 40 лет, и уж точно по достижении 50 лет, многие люди уже начинают дрейфовать в направлении пенсии. Baars: ''Выполнено много научных исследований о продолжении обучения в течение жизни. В компаниях обучение работников прекращается, когда они достигают 40-45 лет. Наниматель считает, что дальше в них вкладывать не имеет смысла – они все равно скоро уйдут''.

По мнению Baars, в обществе процессы обучения, работы и пребывания на пенсии должны в большей мере перекрывать друг друга. Если человек дольше продолжает работать – возможно, на неполную ставку, как его это устраивает – то он будет заинтересован продолжать учиться, обретать новые навыки и обновлять свои знания, что в свою очередь будет способствовать его максимальной реализации на рабочем месте.

– Но разве работник старшего возраста не менее продуктивен?

Baars: ''Вот с этим я не соглашусь, и сошлюсь при этом на данные научных исследований. Все люди разные: одни работают более продуктивно, другие – менее. И это не зависит от возраста. В малом и среднем бизнесе отношение к работникам постарше значительно более позитивное, потому что там люди непосредственно с ними контактируют. Негативный образ людей старшего возраста характерен прежде всего для крупных организаций.

– Но ведь некоторые функции сдают. Например, память.

Baars: ''Возможно, способность запоминать несколько снижается, но у многих пожилых людей это компенсируется объемностью понимания, способностью видеть явление ''вширь и вглубь'', и во взаимодействии с самыми разнообразными влияниями. В лабораторных тестах молодежь набирает больше баллов – например, в психометрических тестах, когда требуется запомнить разных 50 символов, в остальном не имеющих никакого значения. Для практики это не важно. Некоторым моим коллегам за 80 лет. В некоторых смыслах они более медлительны, но у них намного больше опыта, широты видения и знаний. Как показывают исследования, эксперты старшего возраста могут очень хорошо поддерживать свой уровень, если сохраняют профессиональную активность.

''Я бы не ссылался на возраст, потому что индивидуальные различия между людьми очень велики. Но если говорить в средних величинах, то пожалуйста: многие считают, что к возрасту 40-45 лет начинается снижение разнообразных психических функций. А научные исследования показывают, что ухудшение функционирования появляется к 75-80 годам. И при этом я знаю довольно много восьмидесятилетних людей, которые обладают быстрым и острым умом.

''Значение возраста переоценено. Нередко на возраст смотрят, как на часы, которые тикают внутри нас, и мы в размеренном темпе понемногу снижаемся и снижаемся. Это совершенно неверно, как и то, что старость приносит с собой мудрость, как нечто само собой разумеющееся. Мудрость может появиться в результате опыта, в результате исследования и обдумывания жизни. Ведь есть и такие девяностолетние старики, от которого не услышишь ни одного умного слова''.

Когда пожилой человек хочет сказать, что он хорошо себя чувствует, он говорит ''Я чувствую себя молодым''. Но, предупреждает Baars, ''правильное'' старение – это не то же самое, что ''оставаться молодым''. К старению надо относится серьезно. У тебя остается меньше времени, и потому следует сосредоточиться на по-настоящему важных вещах. Так, можно давать советы, рекомендации – я это знаю по себе, по моим разговорам с сыновьями. Они далеко не всегда не делают то, что я им говорю – мы просто разговариваем. Но Вы можете что-то порекомендовать, исходя из Вашего опыта. Это не то же самое, что ''оставаться молодым''. Важно сохранять активность и интерес к жизни, но это не должно принимать форму юности, которую нужно изо всех сил пытаться удержать''.

Baars – философ и социолог. Он пишет об Эпикуре, Сенеке и Витгенштейне, но ему известны и эмпирические данные о достижениях и жизненных обстоятельствах пожилых людей. Во время предыдущего экономического кризиса его группа социологии в Свободном университете Амстердама была сильно сокращена. ''От шестнадцати человек осталось четыре. Тогда мы подумали: становится актуальной проблема старения населения; пожалуй, мы этим и займемся,'' – говорит Baars.

Так появилась группа социальной геронтологии. А тем временем сам геронтолог Baars состарился. ''Геронтология – это хорошая подготовка к старости,'' – говорит он. ''Ты узнаешь, что преклонный возраст предполагает значительно больше возможностей, чем принято в нашей культуре. Поэтому я отказываюсь примкнуть к нашей культуре''.

– Не рисуете ли Вы старость в чересчур розовых тонах? Ведь многие люди в старшем возрасте страдают от болезней или потери близкого человека.

Baars: ''Нарастает неуверенность в жизни, но это тоже может обернуться пользой. Многие люди живут относительно долго и в хорошем здравии. И неуверенность несет в себе некоторый вызов. Меня радует все, чем я занимаюсь, и все, что мне еще предстоит сделать. И не только работа – есть вещи важнее работы''.

– На мой взгляд, такое глубокое погружение в тему конечности жизни не вызывает радости?

Baars: ''Конечность жизни – тема, конечно, нелегкая, но, с другой стороны, здесь есть свои положительные стороны. Без конечности нет глубины. У нас недавно родился правнучка. И мы активно участвуем в ее жизни. И, естественно, мы задаемся вопросом: до какого возраста она при нас вырастет? Это значит, что Вы выделяете для этого максимальное пространство в своей жизни. Конечность существования придает вкус данному моменту.

В старости стоики говорили: самое важное – это то, что ты сейчас жив. Будущего нет, так что терять тебе нечего. Недостаток стоиков – в том, что они очень ориентированы на человека-одиночку. Они не учитывают близких. Когда я думаю о трудных сторонах собственной смерти, то в первую очередь приходят в голову мысли не о себе, а о жене и детях''.

– Витгенштейн говорит, что не надо боятся смерти, потому что мы с ней уже знакомы. Быть мертвым – это точно то же самое, что быть еще нерожденным.

Baars: ''Витгенштейн позаимствовал это у Эпикура: смерть не есть часть жизни. Но она, естественно, является частью жизни, когда приходит в форме смерти другого человека. Если умирает Ваш сын или внук, то это часть Вашей жизни.

– Будет ли человек будущего становиться все старше и старше?

Baars: ''Некоторые биологи говорят, что проблема старения будет разрешена через пятьдесят лет. Это интересная линия исследований, но я не отношусь к ней серьезно. Если все так и выйдет, то это будет очень дорогим удовольствием, с наноаппаратурой в теле, которая будет подавать сигнал о том, что требуется замена какой-то части тела протезом. Это не для всех. К тому же жизнь все равно уязвима и конечна, даже если она будет более продолжительной''.